Красный рыцарь - Страница 141

141

Он подал Питеру руку, помогая выбраться из ручья, и проводил его к костру, где принялся снимать целую кучу пиявок, облепивших тело бывшего повара. В любой другой день пиявки привели бы его в ужас, но сегодня Питер едва взглянул на них. Более взрослый мужчина уважительно что–то пробурчал.

Ота Кван начал говорить. Все мужчины и несколько женщин подошли ближе, внимательно выслушали его, затем сходили к своим свернутым одеялам и вернулись с красивыми круглыми коробочками — некоторые из глины и дерева, украшенные потрясающими узорами из разноцветных волос или игл дикобраза, а некоторые даже из золота или серебра. В каждой маленькой коробочке оказалась краска — красная, черная, белая, желтая или синяя.

— Можно, я раскрашу тебя? — спросил Ота Кван.

Питер улыбнулся.

— Конечно, — устало произнес он, измученный и полусонный.

Краску на его тело наносили три мужчины и раскрашенная женщина, но под чутким руководством Ота Квана. На это у них ушел целый час, и, когда они это завершили, Питер стал наполовину черным, наполовину красным.

На лице они нарисовали что–то более замысловатое. Он чувствовал, как пальцы женщины прикасаются к щекам, как она водит вокруг его глаз. Видел, насколько она увлечена и как необычно смотрится ее слегка приоткрытый рот и все лицо за счет нарисованных поперек ее глаз рыб.

Когда они закончили, мужчина принес небольшое круглое зеркальце в роговой оправе, и Питер посмотрел на маску на своем лице: белые, красные и черные полосы, напоминавшие кости селедки. Он кивнул. Рисунок нашел отклик в его душе, правда, он не был уверен, какое именно значение в нем заложено.

Свою рубашку юноша оставил им.

Он шагал в темноте, воздух обдавал прохладой его раскрашенную кожу, а от горевших в каждом лагере костров исходило тепло, ощущавшееся даже на расстоянии. Ота Кван водил его от одной группы к другой, и воины что–то тихо говорили ему.

— Что они говорят? — спросил он.

— В основном приветствуют тебя. Некоторые отмечают, что ты стал значительно выше. Старик говорит, чтобы ты держал свой окрас чистым и четким, а не грязным, как ты когда–то делал. — Ота Кван расхохотался. — Естественно, ведь раньше ты был Грунтагом. Ясно?

— Господи, — прошептал Питер.

И все же произнесенные тихими голосами приветствия обрадовали его. Он расправил плечи и выпрямился. Он ликовал. Теперь ему не нужно будет убивать своих сородичей. Он был живым, высоким и сильным, и ему нравилась его новая раскраска.

У его костра Сенеграл разложила все имущество Грунтага, протянула Питеру чашку теплого, сдобренного специями чая, и он выпил его. Ота Кван стоял на границе тьмы и наблюдал.

— Она говорит, чтобы ты посмотрел на этот хороший лук, он твой. Некоторые стрелы очень плохие. Ты должен либо заменить их, либо перепродать. А еще она говорит, что постарается не возбуждать других мужчин, если ты будешь заботиться о ней так, как она этого хочет.

Питер осмотрел все предметы, поднимая каждый высоко в свете костра. Два превосходных ножа, добротный лук, правда, с никудышными стрелами, несколько меховых шкур, пара леггинсов и две пары простых мокасин. Небольшой сосуд из рога, полный черной краски, стеклянная баночка с красной. Две чашки. Медный котелок.

— Я думал, женщины делают своим мужчинам ботинки, — произнес Питер.

Ота Кван громко засмеялся.

— Женщины, которые любят своих мужчин, делают им превосходные мокасины.

— Понятно, — сказал Питер и сложил все обратно в корзинку.

К нему подошла его женщина и встала прямо напротив него, и он засунул руку ей под юбку, провел вверх по ноге до бедра, затем обхватил его. Она пискнула, и вскоре они оказались в том же положении, в котором были, когда ныне покойный ударил его ногой по голове.

В какой–то момент она что–то сказала, и он рассмеялся над нелепостью всего этого. Ему захотелось, чтобы Ота Кван перевел ей кое–что, но, конечно же, тот давно ушел.

«Почему он мне помогает?» — промелькнуло в голове у Питера. С этой мыслью он заснул.

Утром все раскрашенные люди поднялись, взяли лишь необходимые на войне вещи и отправились в путь под предводительством Скадаи. Питер взял лук и лучший нож, краски и красное одеяло и побежал, обнаженный, за Ота Кваном. Оказалось, удивительно легко не задавать вопросов, а просто за кем–то следовать.

Позже он спросил у Ота Квана, где достать стрелы, и мужчина молча протянул ему десяток.

— Почему? — спросил он. — Разве здесь не каждый сам за себя?

Собеседник рассмеялся.

— Ничего ты не понимаешь. Ты ведь следуешь за мной? Ты будешь выполнять мои распоряжения, когда вокруг полетят стрелы, а воздух наполнится звоном стали?

Питер задумался.

— Полагаю, что буду.

Ога Кван снова расхохотался.

— Пойдем. Найдем тебе имя.

К ЮГУ ОТ АЛЬБИНКИРКА — ДЕ ВРАЛЬИ

Жан де Вральи поборол собственную нетерпеливость, а она, дело обычное, перешла в ярость. Пребывая в ярости, он всегда ощущал себя грешником и погрязшим в нечистотах недочеловеком и недорыцарем. Поэтому, несмотря на то что они скакали по высоким горным хребтам и поросшим весенними цветами благодатным землям Альбы, он осадил боевого коня, спешился и, приведя в замешательство братьев по оружию, преклонил колени для молитвы прямо в грязи около дороги.

Боль, возникающую от долгого стояния на коленях, не назовешь сильной, но она всегда усмиряла его.

Перед внутренним взором Жана де Вральи проплывали образы: вот он представил распятие Христа; вот увидел себя рыцарем, скачущим, чтобы спасти гроб Господень; вот он — охранник каравана, сидящий на могучем коне позади трех царей, которые восхищаются новорожденным Христом.

141