Джеральд снова обернулся — собственные повозки, фургоны ювелиров, ножовщиков, по два у торговцев тканями и небольшая двуколка иностранного купца, господина Хаддана с великовозрастным и странноватым учеником Эдлом. Где–то сорок четыре.
— Даже с учетом людей ножовщиков? — уточнил он, удерживая руку жены, попытавшуюся незаметно ускользнуть.
Гильберт пожал плечами.
— Верно, они — порядочные люди.
Навскидку жалование еще для шестерых с грамотами обойдется ему приблизительно в прибыль от одного фургона. Огорчало и то, что теперь нельзя переложить хотя бы часть расходов на кого–то из купцов, поскольку те уже заплатили, и весьма прилично, за возможность следовать в его караване.
Более того, пройдя службу на севере, он знал обо всех опасностях, подстерегавших их во время путешествия. С тех пор они только множились, и никто ими не озаботился.
Рэндом посмотрел на жену, размышляя, не позволить ли Гильберту нанять еще парочку солдат. Он любил жену. И для ее спокойствия готов был пожертвовать большим, нежели прибыль от одного фургона. Да и о какой прибыли пойдет речь, если лишишься каравана или его разграбят?
— Есть у тебя кто–нибудь на примете? Тот, кого бы ты смог нанять прямо сейчас?
Гильберт улыбнулся, впервые на его памяти. Оказывается, наемник это умеет, и, что удивительно, улыбка не лишена приятности, ну чем не мирный обыватель.
— Ага, он как раз на мели. Предложу. Хороший человек, даю слово.
— Наймем шестерых, а то и восьмерых. Что–то мне не по себе, лучше подстраховаться. Деньги — не главное, — произнес он, заглянув в глаза жене.
Удовлетворенно отметил: сказанное ее успокоило. Теперь он предпринял все, чтобы развеять плохое предчувствие. Пока ученики и подмастерья ожидали в отдалении, он, не теряя времени, обнимал жену. Но, когда Гильберт попросил еще час на сборы — новобранцам нужно вернуть экипировку, так как они отдали доспехи в залог и теперь должны их выкупить, — Рэндом взял Анжелу за руку и повел на верхний этаж. Ведь в мире столько вещей, значащих намного больше денег.
Солнце стояло в зените, когда сорок пять фургонов, двести десять человек, восемнадцать солдат и купец–предводитель выдвинулись на север. Ему было известно, что их караван девятый по счету на Северном тракте — самый длинный и последний, отправившийся в Лиссен Карак, и, значит, доберутся они непосредственно к распродаже зерна. В своих фургонах он распределил товары так, чтобы на обратном пути загрузиться под завязку злаками и не остаться внакладе, что бы ни случилось. Была у него одна задумка — профессиональный секрет, благодаря которому он надеялся сорвать впечатляющий куш, возможно, самый крупный в истории города.
И все же предприятие было весьма рискованным. Удивительно, но, будучи богатым выскочкой, как называли его и ему подобных знатные лорды, Джеральд Рэндом не потерял вкус к авантюрам, как верны оставались своим пристрастиям и другие любители денег, мечей или женщин. К одному боку он прицепил меч, к другому — кинжал, имелся у него и небольшой круглый щит, достойный аристократа. Он улыбнулся. Победа или поражение — этот миг он ценил превыше всего. В путь. Жребий брошен, приключение началось.
Джеральд Рэндом вскинул руку, послышались одобрительные возгласы присутствующих. Отослав нескольких наемников вперед, он опустил руку и зычно крикнул:
— Тронулись!
Засвистели хлысты, кони, напрягаясь под тяжестью грузов, пригнули головы, отъезжавшие усердно замахали на прощание возлюбленным, женам, детям, снующим повсюду сорванцам и обеспокоенным кредиторам. Огромный караван уезжал, скрипя колесами, бряцая упряжью, унося с собой бьющий в нос запах свежей краски.
Оставшись одна, Анжела Рэндом опустилась на колени перед иконой Девы Марии и зарыдала. Слезы по щекам катились столь же горячие, каковой была ее страсть не более часа назад.
В битве с виверной погибли семеро. Их тела обернули в простые белые саваны — такова традиция ордена Святого Фомы. От трупов исходил тошнотворно–приторный запах разложения, его не могли перебить ни сильный аромат трав, ни горечь мирра, добавленного в лампады, развешенные в передней части часовни.
Весь боевой состав войска капитана, выстроившийся в нефе, тревожно переминался с ноги на ногу, словно столкнувшись с неожиданным препятствием. Стояли без доспехов и оружия, одежда некоторых поражала ветхостью. Немало было и тех, кто носил стеганки с кольчужными вставками, поскольку других курток у них не имелось, а один солдат и вовсе был босоног, чего стыдился. Капитан оделся скромно — черные чулки и короткий черный жупон, настолько плотно пригнанный, что ему с трудом удавалось согнуться, — последний писк моды с континента. Единственное, что свидетельствовало о его положении, — тяжелый ремень из золотых и бронзовых пластин, красовавшийся на поясе.
Бедность солдат особенно бросалась в глаза на фоне богатого убранства часовни, где даже раки и кресты были свежевыкрашены в пурпурный цвет. Вернее, пурпур обновили к Великому посту. Чего не скажешь о стоявшем сбоку от капитана ковчеге, край которого выступал из–под шелкового покрова: облупившаяся позолота, растрескавшаяся древесина. Да еще во всех подсвечниках, кроме канделябра на алтаре, горел свечной жир, а не воск, и его запах резко выделялся среди прочих.
Красный Рыцарь обратил внимание на Изюминку. Женщина нарядилась в платье и кертл. С той поры, как она появилась у них, он не видел ее в платье, а оно выглядело вполне прилично: из привозного с янтарно–красноватым отливом бархата, выцветшего самую малость, выделялась только свежая заплата с правой стороны груди.